Глава 42

Последние дни с учителем.


       - Гуруджи, я рад застать вас одного в это утро. - Я только что прибыл в серампурскую обитель с ношей из благоухающих фруктов и роз. Шри Юктешвар кротко взглянул на меня.
       - Что ты хотел спросить? - Учитель осмотрел комнату как бы в поисках убежища.
       - Гуруджи, я пришел к вам учеником средней школы, теперь я взрослый мужчина, даже с парой прядей седых волос. Хотя вы с первого часа одарили меня молчаливой привязанностью, но только один раз вы когда-то сказали: "Я люблю тебя!" - Я умоляюще смотрел на него.
       Учитель опустил глаза.
       - Йогананда, должен ли я перенести в холодные сферы речи те теплые чувства, которые лучше всего оберегаются молчаливым сердцем?
       - Гуруджи, я знаю, что вы меня любите, но мои смертные уши жаждут услышать, чтобы вы сказали об этом вслух.
       - Будь по-твоему. Во время семейной жизни я часто тосковал о сыне, которого хотел воспитать на пути йоги. Но когда ты пришел в мою жизнь, я был рад, ибо этого сына нашел в тебе. - Две прозрачные слезинки были на глазах у Шри Юктешвара. - Йогананда, я всегда люблю тебя.
       - Ваш ответ - для меня паспорт в небо. - Я почувствовал, как от этих слов с моего сердца спала и навсегда рассеялась тяжесть. Я часто удивлялся его молчанию. Понимая, что он бесстрастен и сдержан, тем не менее иной раз переживал, что мне не удалось вполне угодить ему. Он был натурой странной, глубокой и тихой, которую понять полностью было невозможно, натурой непостижимой для внешнего мира, ценности которого он давно превзошел.
       Несколько дней спустя я выступал перед большой аудиторией в Альберт Холле в Калькутте. Шри Юктешвар согласился сесть подле меня на возвышении с магараджей из Сантоша и мэром Калькутты. Хотя учитель не сделал мне ни одного замечания, я время от времени в течение выступления поглядывал на него и понял, что он доволен.
       Далее последовала беседа с бывшими учащимися Серампурского колледжа. Когда я увидел старых соучеников, а они - своего "сумасшедшего монаха", без всякого стыда у нас на глазах показались слезы. Мой красноречивый профессор философии доктор Гхошал вышел с приветствием, все прошлые неурядицы рассеялись алхимиком-временем.
       Празднование зимнего солнцестояния отмечалось в конце декабря. В этот момент я находился в Серампурской обители. Как всегда, ученики Шри Юктешвара собрались отовсюду. Благоговейные санкиртаны, соло, исполненное знаменитым бенгальским певцом Кристо-да, угощение, поданное юными учениками, живая беседа учителя под звездами в переполненном дворике ашрама - воспоминания, воспоминания! Веселые праздники давно прошедших лет! Но этой ночью было и новое.
       - Йогананда, обратись, пожалуйста, к собравшимся на английском языке. - Глаза учителя блестели. Предложив это, не думал ли он о том затруднении на борту судна, предшествовавшем моей первой лекции на английском языке? Я рассказал эту историю собратьям, завершив ее пылким восхвалением гуру.
       - Его вездесущее руководство пребывало со мной не только на океанском пароходе, - заключил я, - но и во всякий день в течение пятнадцати лет в большой и гостеприимной стране Америке.
       После того как гости разъехались, Шри Юктешвар позвал меня в ту самую спальню, где мне лишь однажды, после одного из празднеств в юные годы, позволено было поспать на его кровати. Этой ночью гуру тихо сидел там, ученики образовали полукруг у его ног. Когда я быстро вошел в комнату, он улыбался.
       - Йогананда, ты сегодня уезжаешь в Калькутту? Вернись, пожалуйста, завтра. Я должен тебе кое-что сказать.
       На следующий день с несколькими простыими словами благословения Шри Юктешвар даровал мне следующий монашеский титул - Парамахамса1.
       - Этот титул теперь официально заменяет прежний - свами, - сказал он, когда я почтительно склонился перед ним. Улыбнувшись про себя, я подумал о тех затруднениях, которые придется испытать моим американским ученикам с произношением Парамахамсаджи2.
       - Мое дело на земле завершено, тебе надо продолжать его. - Учитель говорил тихо, глаза его были спокойны и нежны. Сердце мое задрожало от страха. - Пошли, пожалуйста, кого-нибудь взять на себя заботу о нашем ашраме в Пури, - продолжал Шри Юктешвар. - Оставляю я все тебе, ты с успехом сможешь направить судно жизни и жизни своих организаций к божественным берегам.
       Со слезами я прикоснулся к его ступням, он ласково благословил меня.
       На следующий день я вызвал из школы в Ранчи одного ученика, свами Себананду, и послал его в Пури взять на себя обязанности по обители. Позже Шри Юктешвар обсудил со мной юридические детали завещания, желая предотвратить возможность тяжбы за обладание его двумя домами и другой собственностью родственниками после его смерти, ибо все это оставлял исключительно на благотворительные цели.
       - На днях мы договорились с учителем посетить Киддерпор (район Калькутты), но он не поехал, - заметил мне однажды вечером собрат по ученичеству Амулая Бабу.
       Я ощутил холодную волну предчувствия. На мой настойчивый вопрос Шри Юктешвар ответил только, что он больше не поедет в Киддерпор, на миг задрожав, как испуганный ребенок.
       Привязанность к месту телесного обитания возникает из своей собственной природы3. В некоторых из бесед о смерти гуру имел обыкновение добавлять: "Точно так же, как долго просидевшая в клетке птица не решается сразу покинуть свой привычный дом, как только открыли дверцу".
       - Гуруджи, - со слезами умолял я его, - больше не говорите так! Никогда не произносите мне этих слов!
       Лицо Шри Юктешвара смягчилось в смиренной улыбке. Хотя ему приближался восемьдесят первый год, он выглядел здоровым и крепким.
       День за днем, греясь в солнечных лучах любви гуру, невыразимой в словах, но остро ощущаемой, я изгнал из сознения те намеки, которые он делал относительно приближения своего ухода.
       - Учитель, в этом месяце в Аллахабаде собирается кумбха мела, - сказал я, показав даты мела в бенгальском календаре4.
       - Ты в самом деле хочешь туда поехать?
       - Когда-то вы были облагодетельствованы обществом Бабаджи на Аллахабадском кумбха. Быть может, в этот раз мне тоже посчастливится встретиться с ним, - продолжал я, почувствовав нежелание Юктешвара, чтобы его покидали.
       - Я не думаю, чтобы ты встретил его там, - сказал гуру и затем впал в молчание, не желая препятствовать моим планам.
       Когда я с небольшой группой на следующий день выехал в Аллахабад, учитель, как обычно, спокойно благословил меня. По-видимому, избавив от вынужденного переживания беспомощного свидетельства отхода гуру, Господь желал пощадить меня, сделав так, чтобы я пребывал в неведении по поводу скрытого смысла слов Юктешвара. В моей жизни всегда случалось, что во время смерти тех, кого горячо любил, Бог сострадательно удалял меня то этого зрелища5.
       Наша группа прибыла на кумбха мела 23 января 1936 года. Волнующее скопление около двух миллионов человек являло собой впечатляющее, даже потрясающее зрелище. Особое величие индийского народа проявляется во врожденном почтении к духовным ценностям, ярко выраженном даже у самого грубого деревенского жителя, а также к монахам и садху, оставившим мирские узы в поисках якоря божественного укрытия. Есть в самом деле и мошенники, и лицемеры, но Индия чтит всех ради немногих, что озаряют всю страну небесным благословением. Жители Запада, наблюдающие это огромное зрелище, имели уникальную возможность почувствовать пульс страны, тот духовный пыл, которому Индия обязана неугасимой жизнеспособностью, неподвластной ударам времени.
       Первый день наша группа провела в одном лишь осмотре. Здесь были и бесчисленные паломники, смывающие свои грехи, погружаясь в воды святого Ганга, и торжественные ритуалы культа, и благоговейные приношения, положенные к пыльным стопам святых; строй слонов, украшенных коней и медлительных раджпутанских верблюдов, или необычный религиозный парад нагих садху со скипетрами из золота и серебра или развевающимися флагами и бархатными лентами.
       Отшельники в одной лишь набедренной повязке тихо сидели небольшими группами, тела их были перемазаны пеплом, защищающим от жары и холода. Духовное око ярко изображалось на лбу одинокой точкой краски сандалового дерева. Бритоголовые свами являлись тысячами в мантии цвета охры с бамбуковым посохом и чашей нищего. Когда они беседовали с учениками на философские темы, покой отражался на их лицах.
       Тут и там под деревьями вокруг больших костров были живописные садху6, волосы их были заплетены и собраны в кольца на макушке. У некоторых были бороды в несколько футов длинной, заплетенные и завязанные узлом. Они тихо медитировали или простирали руки, благословляя проходящую группу - нищих, магараджей на слонах, женщин в многоцветных сари со звенящими на руках и ногах браслетами, факиров с тонкими руками, гротескно воздетыми кверху, брахмачари с подлокотниками для медитации, смиренных святых, торжественность которых скрывало внутреннее блаженство. Высоко надо всем этим шумом разносились непрерывные призывы храмовых колоколов.
       Во второй день пребывания на мела мы с моими спутниками зашли в разные ашрамы и временные жилища, предлагая пранам святым людям. Мы получили благословение руководителя ветви Гири Ордена Свами - худого, аскетичного монаха с улыбающимися пламенными глазами. Следующее посещение привело нас в одну обитель, хозяин которой последние девять лет соблюдал обет молчания и строгую фруктовую диету. В центре приемной ашрама на возвышении сидел слепой садху Праджна Чакшу7, глубоко сведущий в шастрах, высокочтимый всеми сектами.
       После того как я провел краткую беседу на хинди о Веданте, наша небольшая группа покинула мирный приют, для того чтобы поклониться находящемуся по соседству свами Кришнананде, красивому монаху с розовыми щеками и внушительными широкими плечами. Рядом с ним лежала прирученная львица. Побежденный, я уверен, духовным обаянием монаха, а не его могучим телом, зверь из джунглей отказался от всякого мяса в пользу риса и молока. Кроме того, свами научил рыжеволосого зверя издавать звук Аум глубоким, привлекательным рычанием. - Поклоняющаяся кошка!
       Наша следующая встреча, беседа с ученым юным садху описана в блестящем путевом дневнике мистера Райта.
      
       Извиваясь змеей, проползая сквозь огромные скопления людей на своем "форде", мы переехали по скрипучему понтонному мосту через весьма маловодный Ганг. Далее по узким улочкам мимо того места на берегу реки, на которое Йоганандаджи указал как на место встречи Бабаджи и Шри Юктешварджи. Спустя короткое время мы вышли из машины и прошли некоторое расстояние по рыхлому песку через сгущающиеся курения садху, чтобы добраться до кучки крошечных, очень скромных хижин из глины и соломы. Мы задержались перед одним из этих ничтожных временных обиталищ с карликовым входом без двери, приютом Кара Патри, молодого бродячего садху, известного исключительным умом. Он сидел там на куче желтой соломы скрестив ноги. Единственной его одеждой и, между прочим, единственной собственностью была ткань цвета охры, обвивавшая плечи. Поистине божественное лицо улыбнулось нам, когда мы на четвереньках вползли в хижину и сделали пранам у стоп его просветленной души; керосиновый фонарь у входа таинственно мерцал, и тени плясали на тростниковых стенах. Лицо его, особенно глаза и идеальные зубы, блестели и сверкали. Хотя я и был поставлен в тупик непривычным для себя языком хинди, выражения его были очень ясны, он был полон энтузиазма, любви, духовной красоты. Никто бы не мог усомниться в его величии.
       Представьте себе счастливую жизнь человека, непривязанного к материальному миру: свободный от проблем, связанных с ношением одежды, страсти к пище, не касающийся вареной пищи иначе как через день, никогда не носящий чашу ничего, будучи свободным от всех денежных затруднений, (деньги никогда не касались его рук), никогда не запасающийся вещами, всегда надеющийся на Бога, свободный от хлопот с транспортом, ибо никогда ни на чем не ездит, а ходит по берегам святых рек и, дабы избежать всякой привязанности, никогда не остающийся на одном месте дольше недели.
       Такова скромная душа! Необычайно сведущая в Ведах и имеющая степень магистра гуманитарных наук и титул шастри от Бенаресского университета. Меня охватило какое-то возвышенное чувство, все это показалось ответом не желание увидеть настоящую древнюю Индию, ибо он подлинный представитель страны духовных гигантов.
      

       Я спросил Кара Патри о его жизни постоянных странствий.
       - Нет ли у вас какой-либо особой одежды на зиму?
       - Нет, этой достаточно.
       - Носите ли вы с собой книги?
       - Нет, я учу по памяти тех, кто желает меня слушать.
       - Что еще вы делаете?
       - Я странствую по Гангу.
       При этих спокойных словах меня одолел великий соблазн столь же простой эизни. Я вспомнил Америку и всю ответвтвенность, лежащую на моих плечах. "Нет, Йогананда, - подумал я, на минуту взгрустнув, - в этой жизни странствие по Гангу не для тебя".
       После того как садху рассказал о некоторых из его духовных прозрений, я внезапно выпалил вопрос:
       - Заимствовали ли вы все это сказанное из ученых писаний или из собственного внутреннего опыта?
       - Наполовину из книг, - ответил он с искренней улыбкой, - а наполовину из опыта.
       Мы счастливо посидели некоторое время в молитвенном молчании. Оставив его святое общество, я сказал мистеру Райту:
       - Он - царь, восседающий на троне из золотой соломы.
       Ужин в ту ночь у нас был под звездами на территории мела, мы ели с блюд из листьев, скрепленных палочками. Мытье посуды в Индии сведено до минимума!
       Еще два дня чарующего кумбха, затем на северо-запад вдоль берегов Джамуны к Агре. Я еще раз взглянул на Тадж Махал, в памяти встал Джитендра, боявшийся снов в мраморе. Наша группа отправилась в Бриндабан, где мы подъехали к ашраму свами Кешабананды.
       Цель моего поиска Кешабананды была связана с этой книгой. Я никогда не забывал просьбы Шри Юктешвара написать о жизни Лахири Махасая. Во время пребывания в Индии я использовал любую возможность встречи с непосредственными учениками и родственниками Йогаватара. Занося беседы с ними в объмистые фолианты, я проверял факты и даты, собирал фотографии, старые письма и документы. Моя папка со сведениями о Лахири Махасая постепенно распухала, вселяя в меня тревогу предстоящих тягостных мук авторства. Я молился, дабы стать способным к роли биографа колоссального гуру. Некоторые из его учеников опасались, что в письменном изложении их учитель может быть принижен или неверно истолкован.
       - Едва ли возможно холодными словами воздать справедливущ дань жизни божественного воплощения, - заметил мне однажды Панчанон Бхаттачарья.
       Других близких учеников удовлетворяло простое сохранение Йогаватара в своем сердце как бессмертного наставника. Тем не менее, памятуя о предсказании Лахири Махасая по поводу его биографии, я не жалел усилий, чтобы добыть и подтвердить факты его внешней жизни.
       Свами Кешабананда тепло встретил нас в Бриндабане в своем ашраме Катаяни Питх, внушительном кирпичном здании с массивными черными колоннами, расположенном в красивом саду. Он пригласил нас в гостиную, украшенную увеличенной фотографией Лахири Махасая. Свами было под девяносто, но его мускулистое тело излучало силу и здоровье. С длинными волосами и белоснежной бородой, глазами, играющими радостью, он был подлинным воплощением индийского патриаршества. Я сообщил, что предполагаю упомянуть его имя в своей книге об учителях Индии.
       - Расскажите мне, пожалуйста, о своей более ранней жизни, - я умоляюще улыбнулся, - великие йоги часто необщительны.
       Кешабананда сделал жест согласия.
       "Собственно внешнего мало. Практически вся моя жизнь прошла в уединении гималаев, где я переходил пешком из одной тихой пещеры в другую. Некоторое время около Хардвара у меня был небольшой ашрам, со всех сторон окруженный высоким лесом. Это было тихое место, мало посещаемое путешественниками из-за кишащих повсюду кобр. - Кешабананда засмеялся. - Потом разлив Ганга смыл и домик, и кобр. Ученики помогли мне тогда построить этот бриндабанский ашрам".
       Один из нашей группы спросил свами, как он защищался от гималайских тигров. Кешабананда покачал головой.
       "На тех духовных высотах, - сказал он, - дикие звери редко досаждают йогам. Однажды в джунглях я встретился с тигром лицом к лицу. От моего внезапного возгласа зверь как будто окаменел на месте 8. - Свами вновь засмеялся воспоминаниям, затем продолжал: - Время от времени я нарушал свое уединение, чтобы навестить гуру в Бенаресе. Он обычно подшучивал над моими беспрерывными хождениями по гималайской глуши. "На стопах твоих печать жажды странствий, - сказал он мне однажды, - Я рад, что святые Гималаи достаточно обширны, чтобы вместить тебя".
       Много раз, - продолжал Кешабананда, - как до, так и после своей кончины Лахири Махасая являлся мне телесно. Для него никакая гималайская вершина не является недоступной".
       Часа через два Кешабананда провел нас в патио - крытую столовую. Я осмотрелся в безмолвном испуге. Еще обед из пятнадцати блюд! Меньше года индийского гостеприимства - и я набрал двадцать три килограмма. Тем не менее отказ от какого-либо из блюд, старательно приготовленных для бесконечных банкетов в мою честь, почитался бы верхом неучтивости. В Индии (увы, и нигде более!) располневший свами считается восхитительным зрелищем.
       После обеда Кешабананда отвел меня в укромный уголок.
       - Ваше прибытие не является неожиданностью, - сказал он. - У меня к вам имеется весть.
       Я был удивлен, никому не был известен мой план посещения Кешабананды.
       "Странствуя в прошлом году в северных Гималаях близ Бадринараяна, я сбился с пути, - продолжал свами, - Моим приютом стала просторная пещера, которая была пуста, хотя горячие угли тлели в ямке каменного пола. Подивившись тому, кто бы мог обитать в этом уединенном приюте, я сел к огню, устремив взгляд на вход в пещеру. "Кешабананда, я рад, что ты здесь", - послышались сзади меня слова. Я обернулся в изумлении и был поражен, увидев Бабаджи. Великий гуру материализовался в глубине пещеры. Вне себя от радости, что я вижу его вновь по прошествии многих лет, я простерся у его святых стоп. "Я позвал тебя сюда, - продолжал Бабаджи, - именно поэтому ты и заблудился и был направлен к моему временному жилью в этой пещере. Прошло много лет со дня нашей прошлой встречи, я рад еще раз встретиться с тобой".
       Бессмертный учитель благословил меня несколькими словами духовной поддержки, затем добавил: "Я передам тебе весточку для Йогананды. Он навестит тебя по возвращении в Индию. Многие вопросы, связанные с его гуру и оставшимися в живых учениками Лахири Махасая, займут Йогананду целиком и полностью. Передай ему, что я не увижусь с ним в то время, хотя он и будет горячо надеяться, но я увижусь с ним по другому случаю"".
       Я был глубоко тронут услышанным из уст Кешабананды утешительным обещанием Бабаджи. Я более не огорчался, что, как и намекнул Шри Юктешвар, Бабаджи не появится на кумбха мела, какая-то печаль на сердце рассеялась.
       Проведя ночь с гостями в ашраме, наша группа на следующий день выехала в Калькутту. Проезжая по мосту через реку Джамуну, мы наслаждались величественным видом линии горизонта Бриндабана, как раз когда солнце как бы поджигало небо - настоящий горн Вулкана, отражающийся в тихих водах.
       Берег Джамуны освящен памятью о Шри Кришне - ребенке. Здесь занимался он невинной лаской лила (играми) с гопи (девушками-пастушками), служа образцом той возвышенной любви, что вечно существует между божественным воплощением и его поклонниками. Жизнь Господа Кришны неверно понималась многими западными комментаторами. Аллегории писаний трудны для педантичных умов. Одна забавная ошибка может послужить иллюстрацией. Она связана с вдохновенным средневековым святым, сапожником Равидасом, который в простых выражениях своего ремесла пел о духовном величии, скрытом во всем человечестве:
      
             Под безбрежным сводом голубым
             Живет божество, одетое в кожу.
      

       Всякий услышавший прозаичное толкование, которое в переводе, дал этому двустишью Равидаса одним ученым западным писателем, отвернется, чтобы скрыть улыбку: "Потом построил он хижину, воздвиг в ней идола, которого сделал из кожи, и принялся поклоняться ему".
       Равидас, собрат по ученичеству великого Кабира, был гуру достойной чела рани (принцессы) из Читора. Она пригласила много брахманов на пир в честь своего учителя, но они отказались есть со скромным сапожником. Когда же они сели в достойной отчужденности, чтобы поесть своей собственной неоскверненной пищи, вдруг рядом с каждым брахманом оказался образ Равидаса. Это массовое видение принесло широко распространившееся духовное возрождение в Читоре.
       Через несколько дней наша маленькая группа добралась до Калькутты. Горячо желая видеть Шри Юктешвара, я был огорчен, услышав, что он покинул Серампур и находится в Пури, километрах в пятистах к югу.
       "Немедленно приезжай в ашрам в Пури" - Эта телеграмма была отправлена восьмого марта собратом по ученичеству Атулом Чандра Роем Чоудхри, одним из калькуттских чела учителя. Известие достигло моих ушей; охваченный горем от осознания смысла, я упал на колени и молил Бога, чтобы жизнь гуру была спасена. Незадолго до отъезда из дома отца, чтобы сесть на поезд, внутри меня заговорил божественный голос: "Не езди в Пури этой ночью. Молитва твоя не может быть пожалована". - "Господи, - сказал я, убитый горем. - Ты не хочешь состязаться со мной в "перетягивании каната" в Пури, где Ты вынужден отказать моим непрестанным моленьям за жизнь учителя. Отойдет ли он к более высоким обязанностям по Твоему велению?" Повинуясь внутреннему приказу, в ту ночь я не уехал в Пури, сев на поезд вечером следующего дня. Уже в пути, в семь часов вечера, черное астральное облако вдруг застлало небо9. Позже, когда поезд со свистом мчался в Пури, предо мной явилось видение Шри Юктешвара. Он сидел очень серьезный, излучая во все стороны свет.
       - Все кончено? - Я воздел руки в мольбе. Он кивнул, затем медленно рассеялся.
       На следующее утро, когда я стоял на перроне в Пури, все еще надеясь на чудо, ко мне приблизился незнакомый человек.
       - Вы слышали, что ваш учитель умер? - Он оставил меня, не добавив ни одного слова. Я так и не узнал, ни кто он был, ни откуда он знал, где меня найти.
       Ошеломленный, я поплелся вдоль перрона, поняв, что разными путями гуру старался сообщить мне убийственную новость. К тому времени когда я добрался до обители в Пури, ноги почти не держали меня. Внутренний голос нежно повторял: "Возьми себя в руки, успокойся".
       Я с трепетом вошел в комнату, где покоилось тело учителя, невообразимо похожее на живое, находясь в позе лотоса - картине здоровья и красоты. Незадолго до своего ухода гуру немного приболел, у него был жар, но накануне дня восхождения в Бесконечное тело его совершенно выздоровело. Сколько ни всматривался я в дорогую мне плоть, понимание ее безжизненности никак не приходило ко мне. Кожа была гладкой и мягкой, на лице - блаженное выражение покоя. Он сознательно оставил свое тело в час тайного призыва.
       "Лев бенгальский отошел!" - вскричал я, ошеломленный.
       Проведя торжественные обряды 10 марта, мы похоронили Шри Юктешвара10 с древними ритуалами свами в саду своего ашрама в Пури. Позже отовсюду стали прибывать его ученики, чтобы почтить гуру на поминальной службе во время дня весеннего равноденствия. Центральная калькуттская газета Amrita Bazar Patrika опубликовала его портрет и следующее обращение:
      
             Похоронная бхандра церемония Шримат свами Шри Юктешвара Гири, восьмидесяти одного года, состоялась в Пури 21 марта, куда прибыло много его учеников.
             Один из крупнейших толкователей Бхагавадгиты, свами Магарадж был выдающимся учеником Йогираджа Шри Шьяма Чаран Лахири Махасая из Бенареса. Свами Магарадж основал несколько центров Йогода Сатсанга (Товарищества Самопознания) в Индии и вдохновил то йоговское движение, что было завезено на Запад его главным учеником свами Йоганандой. Именно пророческие силы и глубокое понимание Шри Юктешвара вдохновили свами Йогананду отправиться за океан и распространять в Америке провозвестие учителей Индии.
             Толкования Шри Юктешваром Бхагавадгиты и других писаний свидетельствуют о глубине владения им философией, и восточной, и западной, и остаются как средство, открывающее людям глаза на единство между Востоком и Западом. Поскольку Шри Юктешвар Магарадж был убежден в единстве всех религиозных верований, он основал Садху Сабха (Общество святых) в сотрудничестве с руководителями разных сект и главами вероисповеданий для внедрения духа науки в религию. Незадолго до кончины он предложил свами Йогананду своим преемником в качестве председателя Садху Сабха.
             Сегодня вследствие кончины такого великого человека Индия поистине обеднела. Пусть же всем посчастливится сравниться с ним в привитии себе подлинного духа индийской культуры и садханы (духовного пути), олицетворенной в нем.
      

       Я вернулся в Калькутту, еще не утешившись настолько, чтобы поехать в Серампурскую обитель с ее святыми воспоминаниями. Позвав Прафуллу, маленького ученика Шри Юктешвара, жившего в Серампуре, я стал договариваться о принятии его в школу в Ранчи.
       "В то утро когда вы уехали на Аллахабадскую мела, - рассказал ине Прафулла, - учитель тяжело упал на тахту. "Йогананда уехал! - воскликнул он. - Йогананда уехал!" - И загадочно добавил: "Я должен буду сообщить ему как-то иначе". - Потом он несколько часов сидел в молчании".
       Дни мои были переполнены лекциями, уроками, интервью и встречами со старыми друзьями. За пустой улыбкой и жизнью беспрерывный поток мрачных мыслей осквернял внутреннюю реку блаженства, которая столь много лет извивалась в песках моих ощущений.
       "Куда ушел этот божественный мудрец?" - безмолвно взывал я из глубины страдающей души. - Ответа не было. "Это лучше, что учитель завершил единение с Космической Возлюбленной, - уверял меня разум. - Он навеки воссиял в Царстве Бессмертия". - "Никогда больше ты не увидишь его в старом серампурском доме, - сокрушалось сердце, - Никогда больше ты не сможешь привести к нему друзей и гордо заявить: "Смотрите, вот сидит Джнянаватара Индии!""
       Мистер Райт делал приготовления к отплытию нашей группы из Бомбея на Запад в начале июня. Через две недели прощальных банкетов и речей в Калькутте мисс Блетч, мистер Райт и я выехали на "форде" в Бомбей, это было в мае месяце. Однако пароходство предложило отменить поездку, поскольку места для нашего "форда", который нам вновь понадобился бы в Европе, не нашлось.
       - Ничего, - уныло сказал я мистеру Райту. - Я вернуся в Пури. - И тихо добавил: - Пусть слезы мои еще раз оросят могилу моего гуру.




       1. Буквально парама - высочайший, хамса - индийский гусь (схож с европейским лебедем). Белый лебедь - это в мифологическом представлении возница Брахмы Творца. Говорят, что священный хамса из смеси молока и воды извлекает только молоко, как бы символизируя дУховную проницательность.
       Ахам-са или хам-са (произносится хонг-сау) - буквально Я - Он - два священных санскритских слова песнопений, обладающих вибрационной связью с входящим и выходящим дыханием Я - Он!
Return
       2. Они обычно обходили эту трудность, обращаясь ко мне - сэр.
Return
       3. "Привязанность к месту телесного обитания берет начало из давнишних истоков, прежних переживаний смерти и присутствует в слабой степени даже у великих святых", - писал Патанджали в Йога-сутре 2.9.
Return
       4. Религиозные мела (праздники, ярмарки) упоминаются в древней Махабхарате. Китайский паломник Хунь Цянь оставил сообщение о большом кумбха мела, праздновавшемся в 644 г. от Р.Х. в Аллахабаде. Кумбха мела проводятся каждый третий год поочередно в Хардваре, Аллахабаде, Насике и Уджайне, затем снова в Хардваре, завершая двенадцатилетний цикл. В каждом городе проводят ардха (половину) кумбха на шестой год после кумбха, таким образом кумбха и ардха кумбха проводятся в различных городах каждые три года.
       Китайский автор рассказывает, что по случаю кумбха мела царь большей части Северной Индии Харша раздал собравшимся монахам и аскетам, а затем беднякам богатство пятилетних накоплений царской казны. Кроме того, Харша ежедневно с благотворительной целью кормил полторы тысячи монахов-буддистов и брахманов. Когда Хунь Цянь возвращался в Китай, он отказался от прощальных даров Харши - редких драгоценностей и десяти тысяч золотых монет, но как большую ценность увез шестьсот пятьдесят семь религиозных манускриптов.
Return
       5. Я не присутствовал при смерти матери, старшего брата Ананты, старшей сестры Ромы, отца, учителя и нескольких близких учеников. Отец отошел в Калькутте в 1942 г. в возрасте восьмидесяти девяти лет.
Return
       6. Сотни тысяч индийских садху контролируются исполнительным комитетом из семи лидеров, представляющих семь больших частей Индии. Нынешний махамандалишвара (председатель) - Джойендра Пури. Этот святой человек крайне немногословен, ограничивая свою речь тремя словами - Истина, Любовь и Труд. Достаточная беседа!
Return
       7. Титул, буквально означающий "тот, кто видит умом", то есть не имея физического зрения.
Return
       8.Кажется, существует немало способов провести тигра. Австралийский исследователь Френсис Бертлз рассказывал, что нашел индийские джунгли разнообразными, красивыми и безопасными. Его оберегающим амулетом была бумага от мух. "Каждую ночь я расстилал много листочков вокруг своего привала, и меня ни разу не побеспокоили. Причина, - пояснил он, - психологическая. Тигр - это зверь с огромным чувством собственного достоинства. Он подкрадывается, бросая вызов человеку, пока не доходит до бумаги от мух. Ни один тигр, обладая чувством собственного достоинства, не посмеет встретиться с человеком после того, как посидел на липкой бумаге!"
Return
       9. Шри Юктешвар отошел в этот час - в 7 часов вечера 9 марта 1936г.
Return
       10. Индийские обычаи похорон требуют кремации для домохозяев; свами и монахи других орденов не кремируются, а закапываются в землю (иногда бывают исключения). Тело монаха считается прошедшим кремацию в огне мудрости во время принятия монашеского обета.
Return


Используйте ЛОТОС для переходов по страницам